А. С. Шишков Славянорусский корнеслов

Александр Семенович Шишков (1754-1841) — русский писатель, военный и государственный деятель, адмирал. Государственный секретарь Российской Империи (1812-1814), министр народного просвещения (1824-1828). Филолог и литературовед, президент Академии Российской (1813-1841). На этом посту А.С. Шишков ратовал за то, чтобы Академия стала базой для развития отечественных наук и просвещения, центром русской духовности и патриотизма.

Шишков уделял большое внимание развитию как российской, так и общеславянской филологии, одним из первых осуществил попытку организовать кафедры славяноведения при российских университетах, создать Славянскую библиотеку в Петербурге, в которой были бы собраны памятники литературы на всех славянских языках и все книги по славяноведению.

«Славянорусский корнеслов» — наиболее радикальное лингвистическое произведение А.С. Шишкова, в котором он обосновывает свою гипотезу происхождения русских слов.

Зри в корень: сын всегда говорит языком отца

Откуда бы ни взяли мы начало человеческого слова или языка, от первосозданного мужа или жены, или от семьи Ноевой, единственной, оставшейся на земле после потопа, в том и другом случае, как народы, расселявшиеся по земному шару, не престают быть их потомством, так и языки должны быть более или менее отдаленными наречиями того языка, каким говорил первый народ по создании человека.

<…> Заметим, столпотворение Вавилонское не опровергает сей истины. Для смешения языков не было надобности разделять их на многие первобытные языки; но довольно было из одного и того же языка сделаться разным наречиям, дабы люди (как мы то и ныне видим) перестали друг друга разуметь.

Впоследствии народы получили разные имена: халдеи, скифы, славяне, персы, но чрез то не перестали быть потомками детей Ноевых. Равным образом, и языки их.

Не только через сорок или пятьдесят веков, но часто чрез один или два века язык предков становится невразумительным более для потомков. Сами названия языков отрицают уже их первобытность; ибо языки называются именами говорящих ими народов, а народы не прежде могли получать имена, как по размножении своем, когда надлежало им различаться одним от других.

Таким образом, первобытный язык исчез сам по себе, но существует во всех языках, в иных больше, в иных меньше. Он существует в них не словами своими, но корнями, из которых каждый язык произвел свои ветви.

Наречия, весьма одно от другого отдаленные, почитаются уже особыми языками. Это происходит оттого, что некоторые слова забываются, другие изменяются, третьи вновь выдумываются и входят в употребление. Но забытое слово не престает иногда существовать в происшедших от него ветвях, измененное остается часто не изменившимся в корне, новое обыкновенно производится от старого.

Таким образом, как бы новейший язык ни отошел далеко от первобытного своего образа, однако следы его остаются в нем приметными и не изгладившимися. При старании можно до них добраться.

Приведем для примера одно только слово из сравнительного словаря на многих языках — ДЕНЬ. День, динь, дзень, дженъ, диэна, деиц, диэс, диа, деирна, диорнод, джор, джорно, диэс, дис, жор, жур, дианг, даг, таг, дагур, дегов, дивес, дай, дэй... На сорока наречиях и языках видно, что все они одно и то же слово повторяют. Но какая сделалась разность между русским день, французским jour и немецким tag!

<…> Отыскание корня не всегда легко, бывает трудно распознавать предлоги, окончание. Разберем, например, слово «начало». Корень «нач», а «ало» окончание? — нет. Или возьмем «на» за предлог, «чал» за корень, а «о» за окончание? Все это будет гадательно и не откроет коренного значения или смысла. Нужно сообразить его с другими того же корня ветвями: «начать», «начинаю». Из них ветвь «начинаю» покажет нам тотчас, что в ней «на» предлог, «чин» корень, «аю» окончание. Итак, корень есть «чин» (от которого в слове «начало» осталась одна только буква ч); «начинаю» значит приступаю к произведению в действо предначертанного в уме моем чина, то есть порядка, устройства. Так коренное значение во всех происшедших от этого корня ветвях будет для меня ясно.

Мы различаем в каждом слове любого языка два понятия или значения, из которых одно называем коренным, а другое ветвенным. Коренное, относясь ко многим вещам, не определяет ни одну из них, но только показывает нечто всем им сродное или свойственное. Ветвенное, напротив, определяет каждую вещь порознь. <…>

Сразу приметен смысл во многих простых словах, например, в ягодах «черника», «голубика», по цвету их; «земляника», потому что низко к земле растет; «костяника», потому что имеет в себе косточки; «бич», потому что им бьют; «темница», потому что в ней темно; «корабль», потому что образом своим походит на короб.

Но есть и такие слова, в которых коренное значение затмевается ветвенным, иногда от изменения какой-нибудь буквы, например: «масло», «весло» (вместо «мазло» от «мазать», «везло» от «везти»); иногда от сильного устремления мысли нашей на одно ветвенное значение, так что коренное при нем забывается. Под словом «голубь» разумеем мы птицу, получившую название от голубого цвета перьев своих. Но увидев той же породы птицу с перьями иного цвета, можем сказать: «белый голубь». То есть об одном ветвенном значении помышляем, как бы забывая коренное, которое бы не позволило нам голубое назвать белым.

Многие совсем не сходные между собой вещи могут коренное значение иметь одинаковым: имена «свинец» и «синица» в ветвенном значении превеликую имеют разность; но в коренном никакой, поскольку оба произведены из понятия о синем цвете. («Свинец» есть испорченное из «синец»).

Итак, ветвенное значение каждому в языке своем известно, а коренное открывается только тому, кто рассуждает о началах языка. Всякий, например, знает слово «гриб», но почему он назван так, доберется только тот, кто станет рассматривать корень «грб», сличая слово сие с другими, тот же корень имеющими ветвями «погреб», «гроб», «гребень», «горб». Тогда увидит, что «погреб», «гроб», «гребень» не представляют ничего сходного с «грибом» и потому не могли подать мысли к такому названию. Но «горб» и «гриб» имеют великую между собою соответственность, поскольку верхняя часть гриба, шляпка, действительно горбата. Итак, от понятия о горбе произведено имя гриб. Богемец из того же hrb (горб) произвел две ветви hrib и hreb, из которых hrib значит у него то же, что и у нас гриб, а под второю hreb разумеет он то, что мы называем гвоздь. Сходство сих предметов дало ему повод назвать их одинаково, изменив только одну гласную букву.

При сличении славенских слов с иностранными не довольно явного сходства букв и значений, как например, английское brow и славянское бровь, немецкое grabe и славенское гроб, шведское sister и славянское сестра, французское sel и славянское соль. Подобные слова, хотя и показывают некоторое сходство между всеми языками, но их не так много и, притом, сие не поведет нас к познанию, каким образом от одного и того же языка расплодились столь многие и столь различные между собою наречия.