Ф. И. Тютчев Христианин. Поэт. Дипломат

Не плоть, а дух растлился в наши дни,

И человек отчаянно тоскует...

Он к свету рвется из ночной тени

И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен,

Невыносимое он днесь выносит...

И сознает свою погибель он,

И жаждет веры... но о ней не просит.

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,

Как ни скорбит перед замкнутой дверью:

«Впусти меня! – Я верю, Боже мой!

Приди на помощь моему неверью!..»

5 декабря (23 ноября по ст. стилю) — день рождения Федора Ивановича Тютчева, русского поэта, дипломата, публициста, члена-корреспондента Петербургской Академии Наук.

В течение 22 лет Тютчев находился на дипломатической службе за границей. После возвращения в Россию в 1844 г. до конца жизни служил в цензурном ведомстве. В 1843 г. представил всесильному начальнику III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии А. Х. Бенкендорфу проект преодоления в западной печати «слепого, неистового, враждебного настроения» Запада по отношению к России — итогом этой встречи стала поддержка императором Николаем I всех инициатив Тютчева. Тютчеву дали добро на самостоятельное выступление в печати по политическим проблемам взаимоотношений между Европой и Россией.Совсем не печатая в эти годы стихотворений, Тютчев выступает с публицистическими статьями на французском языке: «Письмо к г-ну доктору Кольбу» (1844), «Записка царю» (1845), «Россия и революция» (1849), «Папство и римский вопрос» (1850), а также позднее с уже в России написанной статьей «О цензуре в России» (1857). Две последние являются главами незавершенного трактата «Россия и Запад», задуманного им под впечатлением революционных событий 1848-1849 гг. В нем Тютчев, в противопоставление европейской «Весне народов», создает образ тысячелетней державы России и отмечает ее православный характер.

Во всей глубине суть воззрений Тютчева выражена в его переписке — в частности, в письмах к князю П. А. Вяземскому, поэту и государственному деятелю. Активной участницей этой переписки была вторая жена и бессменная помощница поэта Эрнестина Федоровна Тютчева: «Муж продиктовал мне несколько строк на злободневные политические темы. Он находился в таком нервном возбуждении, что не в состоянии был писать сам…», «Мой муж так и не закончил письмо, которое начал писать пять недель назад… Он предпринял труд слишком грандиозный, утомился, не добравшись до середины, и на этом все остановилось. Быть может, мы найдем когда-нибудь эти листки в его портфеле, заботливо сохраненные автором и совершенно им позабытые».

Письмо к графу П. А. Вяземскому, март 1848 г., Петербург.

(Письмо написано под впечатлением только что вышедшей книги П.А. Вяземского «Фон-Визин»)

Ваша книга, князь, доставила мне истинное наслаждение, ибо действительно испытываешь таковое, читая европейскую книгу, написанную по-русски, книгу, к которой подходишь, не спускаясь, так сказать, с уровня Европы; тогда как, по общему правилу, почти все, что печатается y нас, стоит несколькими ступенями ниже. A между тем, именно потому что она европейская, Ваша книга — в высокой степени русская. Взятая ею точка зрения есть та колокольня, с которой открывается вид на город: проходящий по улице не видит его, для него город как таковой не существует. Вот чего не хотят понять эти господа, воображающие, что творят национальную литературу, расплываясь в мелочах. Наибольший успех, какой можно пожелать — не Вашей книге, a публике, которая будет ее читать, — это, чтобы она сумела уразуметь то, что пишется между строк. Достигнув этого, она уже достигнет многого.

Очень большое неудобство нашего положения заключается в том, что мы принуждены называть Европой то, что никогда не должно бы иметь другого имени, кроме своего собственного: цивилизация. Вот в чем кроется для нас источник бесконечных заблуждений и неизбежных недоразумений, вот что искажает наши понятия... Впрочем, я более и более убеждаюсь, что все, что могло сделать и могло дать нам мирное подражание Европе, — все это мы уже получили. Правда, это очень немного, и этим не разбило лед, a лишь прикрыло его слоем мха, который довольно хорошо подражает растительности. Теперь никакой действительный прогресс не может быть достигнут без борьбы. Поэтому враждебность, проявляемая к нам Европой, есть, может быть, величайщая услуга, которую она в состоянии нам оказать, и нечто весьма благодетельное. Нужна была эта, с каждым днем все более явная враждебность, чтобы принудить нас углубиться в самих себя, чтобы заставить нас сознать себя. A для общества, так же, как и для отдельной личности, — первое условие всякого прогресса есть самопознание. Есть, я знаю, между нами люди, которые говорят, что в нас нет ничего, что стоило бы познавать. Но в таком случае единственное, что следовало бы предпринять, это перестать существовать, a между тем, я думаю, никто не придерживается такого мнения. <…>

Из глав незавершенного трактата «Россия и Запад»

<…> Для того, кто на месте понимающего, но стороннего свидетеля наблюдает за происходящим в Западной Европе, нет, конечно же, ничего более примечательного и поучительного, чем, с одной стороны, постоянное разногласие, очевидное и неизбывное противоречие между господствующими там идеями, между тем, что в действительности надлежит называть мнением века, общественным мнением, либеральным мнением, и реальностью фактов, ходом событий, а с другой стороны — столь малое впечатление, которое этот разлад, это так бросающееся в глаза противоречие, кажется, производит на умы. Для нас, смотрящих со стороны, несомненно, нет ничего легче, чем отличать в Западной Европе мир фактов, исторических реальностей от огромного и навязчивого миража, которым революционное общественное мнение, вооруженное периодической печатью, как бы прикрыло Реальность. И в этом-то мираже уже 30-40 лет живет и движется, как в своей естественной среде, эта столь фантастическая, сколь и действительная сила, которую называют Общественным Мнением.

Странная вещь, в конечном счете, эта часть <общества> — Публика. <…> Это меньшинство западного общества (по крайней мере на континенте) благодаря новому направлению порвало с исторической жизнью масс и сокрушило все позитивные верования... Сей безымянный народец одинаков во всех странах. Это племя индивидуализма, отрицания. В нем есть, однако, один элемент, который при всей своей отрицательности служит для него связующим звеном и своеобразной религией. Это ненависть к авторитету в любых формах и на всех иерархических ступенях, ненависть к авторитету как изначальный принцип. Этот совершенно отрицательный элемент, когда речь идет о созидании и сохранении, становится ужасающе положительным, как только встает вопрос о ниспровержении и уничтожении. И именно это, заметим попутно, объединяет судьбы представительного правления на континенте. Ибо то, что новые учреждения называли по сей день представительством, не является, что бы там ни говорили, самим обществом, реальным обществом с его интересами и верованиями, но оказывается чем-то абстрактным и революционным, именуемым публикой, выразителем мнения и ничем более. И поэтому этим учреждениям удавалось искусно подстрекать оппозицию, но нигде до настоящего времени они не сумели создать хотя бы одно правительство...

И тем не менее действительный мир, мир исторической реальности, даже под чарами миража оставался самим собой и продолжал идти своим путем совсем рядом с этим миром общественного мнения <…>