Делатели виноградника Христова. Батюшки

Наверное, рубрику «Делатели виноградника Христова» лучше было начинать со священнослужителей. Напомним, что мы уже беседовали с просфорниками, поварами, огородниками, алтарниками, певчими, иконописцами и другими работниками храма. И вот только теперь наши герои — те, без кого не отслужить литургию. Деятельность священников очень обширна. Это не только богослужение, но и духовничество, окормление учащихся, болящих, инвалидов, взаимодействие с военнослужащими. Также батюшки занимаются строительством, хозяйством, катехизацией, (газетой, кстати) и многим другим.

Первым настоятелем возрождающегося Пучковского храма стал в 1990 г. прот. Владислав Свешников. К этому времени он прошел уже большой жизненный путь, 14 лет служил в храмах Тверской епархии. Батюшка обещает нашим читателям в дальнейшем подробнее рассказать о своем жизненном пути, о священническом опыте.
А сегодня он отвечает на несколько наших вопросов.

Протоиерей Владислав Свешников (рукоположен в сан священника 28 августа 1976 г.)

— Батюшка, расскажите, пожалуйста, о богослужебных традициях, которые Вы привнесли в Пучковский храм?

— Они приходили в разное время. Многое перешло из Тверской епархии, где я провел 14 лет. В 91-м году я попал во Францию. Посчастливилось послужить там вместе со священником — графом Бобринским (он старше меня, ему уже за 90). В том храме Евхаристический канон читали вслух, ранее я с этим не встречался, и прихожане при освящении Святых Даров за священником повторяли «Аминь». Причащались почти все, человек 80 или больше. Причастие здесь было отделено от покаяния. Можно было каяться, если возникла необходимость, и не причащаться, а можно часто причащаться и не каждый раз исповедоваться.

Однажды я служил с отцом Димитрием Смирновым в его храме (еще до того, как начались службы в Пучково) и узнал, что в греческой Церкви возглас при выносе Чаши: «Со страхом Божиим, верою и любовию приступите». «Любовию», — нет в русском служебнике. Мы это добавили.

В душе я эллинофил. Мне нравится, что в Московской академии в день Трех Святителей литургию проводят на греческом. Я по-гречески только некоторые возгласы произношу.

— Правильно ли причащаться каждую неделю?

— Если душа стремится, если стремление к причастию возникает как необходимое усвоение этого дара, то можно.

— Если человек исповедуется каждую неделю, то ему приходится все время говорить почти одно и то же?

— Довольно часто исповедование происходит как перечисление названий разных грехов, которые он более или менее видит, а иногда и не видит, а перечисляет их из перечня в молитвослове. Но что при этом совершается внутри? Чаще всего почти ничего — даже глубокого и острого сожаления нет, а просто перечисление, информация.

— Можно ли говорить о том, что тебя беспокоило, мучило на этой неделе, то, что «лежит на сердце», во многом упуская все перечисление?

— Это возможно как дополнение, но не как существо дела.

— А что делать, что говорить про ту же раздражительность, гневливость? Рассказывать, как ты с ней работал?

— Никакой работы чаще всего нет. Нравственная борьба — это очень хорошие слова, но редко встречающееся дело. Человек исповедуется, но при этом нет покаяния. Бывает исповедь неумелая, а покаяние глубокое. Однажды прихожанка моего прихода в Осташкове пришла и попросила исповедовать ее и причастить. Закончив каждение на часах, говорю ей: «Ну, как ты готовилась?» А она мне: «Батюшка, да как я готовилась — я просто всю ночь проплакала, и все!»

Второй случай был в некотором смысле обратный, но на самом деле показывающий всю глубину подлинного покаяния. Эта старушка умирала, она жила свой последний Великий Пост, и мы с ней приняли решение, что она будет исповедоваться каждую службу. Четыре раза в неделю она причащалась. В какой-то момент, на утрене или на часах, я выходил, накрывал ее епитрахилью и произносил разрешительную молитву. Можно было сказать, что она была человеком с недремлющим сознанием. За неделю-две до смерти она дала мне понять, что хочет сказать что-то важное. «Батюшка, я всю жизнь лгала», — были ее слова. А ведь она специально не вышла замуж, чтобы служить Богу (она работала медсестрой в местной поликлинике). Когда к ней сватался один человек, она спросила у него: «Что тебе во мне нравится?» Он ответил — что-то надо было сказать — «волосы». На следующий день она пришла постриженной наголо. Вся ее жизнь была непрестанным служением. Это не театр, не актерство, не выдумки какие-то — это глубокое осознание того, что есть правда, а что отклонение от правды. Ее «я всю жизнь лгала» — и есть настоящее покаянное переживание. Такое встречается нечасто. А исповедоваться можно очень даже успешно. Некоторые женщины составляют целые новеллы — все выверено, словесно блистательно. И ничего не остается, как сделать тот же самый жест прощения. Говорить по этому поводу нечего, потому что за всем этим не слышно ничего, кроме этой новеллы.

— Можно ли сломать эту неправильную традицию?

— Для меня это возможно только в тех случаях, когда передо мной человек, которого я знаю не первый год, с которым у меня длительный опыт общения. Тогда более или менее понятно, что сказать. Можно говорить правду тогда, когда человек готов услышать ее и согласиться услышать правду о своей неправде.

Протоиерей Леонид Царевский, настоятель (рукоположен 9 января 1992 г.)

— Батюшка, расскажите, как Вы пришли к Богу.

— Детство наше прошло в советское время. О Боге даже не задумывались. Но где-то около 80-го года, еще до всех перестроек, в средних классах школы, душа стала чего-то искать. Подростковый возраст у меня проходил спокойно, без особых трудностей. Посещал разные кружки, особенно увлекся театром. В то время появлялось много книг оккультного содержания — тогда это называлось «восток», а по сути, махровое сектантство. Но в сравнении с атеизмом тут все-таки был намек на существование духовного мира. Продолжалось это лет пять. А в 1986 г. Господь привел в Церковь. Один очень интересный человек подарил мне Евангелие, я его стал читать, ездил в храмы, и наконец произошло великое событие, которое действительно стало духовным рождением,  — Крещение. Со мной крестились еще шестеро друзей, а мама — за несколько месяцев до этого. Потом у кого-то мы это событие отмечали. Там был удивительнейший человек, доктор философии, сотрудник института марксизма-ленинизма Генрих Степанович Батищев (он умер в 90-м году, имя его в крещении Иоанн). С огромным благоговением он окроплял святой водой всю пищу, снабдил нас интересными книгами — все это было в самиздате, перепечатках каких-то, ксероксах. Сразу началась активная церковная жизнь. Каждое воскресенье и в праздники мы с мамой и несколькими друзьями обязательно ездили в церковь. Сначала в Отрадное, рядом с Одинцово, в тот храм, где мы крестились. Там служил отец Валериан Кречетов. Храмов тогда было очень мало: по Калужскому шоссе только два — в Былово и Вороново. Дорога занимала 2,5 часа в один конец при хорошем раскладе. До того как я стал священником, я обошел не меньше 25 московских храмов. Первый монастырь, который я посетил — это Пюхтицы в Эстонии в 1987 г. Потом ездил в Оптину Пустынь, Псково-Печерский монастырь. В Оптиной мы с трудниками под руководством одного шахтера строили колодец-купальню Пафнутия Боровского, укладывали огромные бревна.

Со временем мы с мамой выбрали храм, в который было проще ездить — иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Ордынке. Там служил протоиерей Александр Шаргунов. Мы к нему прилепились. Он отправил меня к архимандриту Леониду в Михново — удивительное святое место в Литве, которое основал протоиерей Понтий Рупышев, ученик прав. Иоанна Кронштадтского.

В 1989 г. началось движение по открытию Пучковского храма — местные активисты пытались создать общину, собирали подписи, устраивали субботники. Я тоже в этом участвовал. Когда нашелся кандидат на место настоятеля нашего храма — прот. Владислав Свешников, я, конечно, все рассказал своему духовнику о. Александру Шаргунову. Они с о. Владиславом оказались старыми друзьями, еще 25 лет назад алтарничали вместе в храме Иоанна Предтечи на Пресне. Разумеется, сразу было получено благословение помогать о. Владиславу.

17 марта 1990 г. с одним из наших активистов Евгением Харыбиным мы поехали на его Ниве к метро «Теплый Стан» и там впервые встретились с батюшкой. В этот день в Пучково, на листе железа, был отслужен первый молебен. Участвовало несколько священников. Кругом были руины, валялись кирпичи. Митрополит Ювеналий утвердил прот. Владислава настоятелем Пучковского храма, и уже через месяц мы подготовили все к первой литургии. Пасха была 15 апреля. Накануне, в Великую Субботу освящали куличи, яйца. На первой литургии, 17 апреля, пел хор о. Владимира Воробьева, который служил тогда в храме Успения в Вишняках, а потом в Николо-Кузнецком храме. В этом хоре пела будущая матушка Людмила. Она, независимо от событий в Пучково, через свое музыкальное училище сдружилась с чадами о. Владимира, покрестилась и ездила к нему в Вишняки. Мы познакомились прямо на этой первой службе. Была гроза, и через дырки в своде на нас лил дождь. После литургии о. Димитрий Смирнов вышел из алтаря и воскликнул: «Наша армия взяла еще одну цитадель!» Освящали храм протоиерей Владислав Свешников, протоиерей Владимир Воробьев, о. Аркадий Шатов (ныне епископ Пантелеимон), о. Александр Салтыков и протоиерей Димитрий Смирнов. Сейчас это уже маститые протоиереи, а тогда о. Димитрий говорил: «Мы — так, средней маститости».

После освящения началась активная жизнь в Пучково. Приезжали и чада отца Владислава, которые ездили к нему еще в Тверскую область. Дети о. Владислава тут тоже были, помогали. Мы все быстро сдружились. Все время прибывали новые люди, было много дел по строительству. В Доме ученых на 40-м км о. Владислав проводил беседы. В газете «Троицкий вариант» печатались статьи и проповеди. Стали прихожанами некоторые местные ученые. В 1991 г. Евгений Сергеевич Кустовский организовал хор. Я пел на клиросе, но однажды Женя мне сказал: «Лёнь, пошел бы ты лучше в алтарь!» И вот с тех пор я в алтаре. Учился я тогда в Институте культуры на режиссерском факультете, но мне все меньше хотелось там оставаться. Все больше я чувствовал тягу к церковной жизни, и всякие иллюзии о том, что средствами театра можно значительно повлиять на внутреннюю жизнь человека, начали проходить. Стало понятно, что только Христос и только подлинно духовная жизнь могут человека преобразить. Однако о. Александр Шаргунов не благословлял уходить из института, говорил, что пока не выгнали, уходить не надо. В какой-то момент о. Владислав, позвонив предварительно о. Александру, повез меня к митрополиту Ювеналию на собеседование. Это было в сентябре 91-го, а дальше была тишина, хотя все прошло хорошо и мне сказали: «Мы Вам позвоним». Пришлось сдать еще одну зимнюю сессию в институте. Я не особо расстраивался: «Что будет, то будет». И вот 3 января звонит владыка Григорий, секретарь митрополита Ювеналия, и говорит: «Вы думали, мы про Вас забыли? — Я ничего не думал. — Правильно. И не думайте». В этот же день владыка меня исповедал и совершил хиротесию во чтеца, 6 января было рукоположение во диаконы, а 9 января — во священники. Все быстро, стремительно. После рукоположения у меня было такое внутреннее ощущение, будто я всегда был священником. Мне не трудно было осваивать службу — может быть, благодаря тому, что в алтаре я провел уже почти два года. Все было знакомо, естественно и понятно. И люди говорили, что богослужение я совершал так, как будто всегда служил.

Впервые самостоятельно литургисать о. Владислав благословил меня 15 января, на праздник прп. Серафима. В храме стало больше служб. Мне поручили окормлять еще храм в Летово. Там тоже были руины, совершать литургию было невозможно, один раз отслужили в доме у прихожанки. А так — молебны, панихиды, какую-то общинную жизнь налаживали, это продолжалось полтора года. Потом меня там сменил о. Димитрий Кувырталов. Наши приходы очень дружественные, о. Димитрий преподает в нашей школе. Довольно скоро о. Владиславу дали приход в Москве, но там долгое время нельзя было служить. Литургии начались летом 1996 г. И я остался в Пучково практически один. Отец Владислав приезжал сюда через воскресенье и на часть праздников. Будни были всегда на мне. Это было довольно тяжело и продолжалось 11-12 лет, до 2008 г., пока у нас не появился о. Андрей Еремеев. Мы называли это чудом, он нас просто спас, потому что к тому времени уже стало крайне трудно: много прихожан, много служб... крещения, отпевания, причастия на дому и в больницах, освящения домов и квартир, школа православная. Выходной случался один раз в полгода.

Отец Владислав привнес в наш храм очень много замечательных традиций, которые мы стараемся соблюдать. Даже бывает так, что в Трехсвятительском храме эти традиции потеряны, а мы их здесь храним. Возникают даже недоразу-мения: о. Владислав чему-нибудь удивляется: «Разве так мы делаем? — Да, батюшка, это Вы сами ввели в свое время!» Несколько раз о. Владислав ездил в Грецию, и теперь в нашу службу вошли элементы греческого богослужения. Еще одна традиция — обязательная проповедь после Евангелия. От о. Владислава и о. Александра Шаргунова мне передалась большая любовь к службе. Устав — это святоотеческое наследие. В нем все очень живо, ведь он веками складывался в великих древних монастырях. В Типиконе встречаются указания, которые как бы противоречат друг другу: что петь или читать в каких-то случаях. Это все интересно изучать. Безусловно, главное — само содержание служб: стихиры, молитвы святым, Господу. Где-то сильно сокращают, где-то по полному Уставу служат. Мы стараемся, чтобы и по силам было, и в то же время не слишком коротко, чтобы уставной строй службы сохранялся.

— Батюшка, прихожане просили задать Вам несколько вопросов. Какие были переломные моменты в жизни — семейной и священнической?

— Переломные? У меня все было вместе: открытие Пучковского храма, женитьба и вскоре рукоположение. Но при этом, кажется, ничего не «ломалось».

— О поведении детей в храме. Насколько сильно дети мешают богослужению? Почему не все батюшки делают замечания? Кто вообще может делать замечания? Говорят, что есть люди, которые уходят из-за этого из храма.

— Я опять за золотую середину. Недавно учительница на перемене спросила: вот дети бегают, надо их сейчас останавливать? Мы с ней вместе присмотрелись, увидели, что ничего страшного не происходит, они пока в адекватном состоянии, они радуются, играют, но еще чуть-чуть — и их надо будет остановить. Такие вещи следует чувствовать.

С одной стороны, в храме должна соблюдаться благоговейная тишина, с другой — 95% детей не могут выстоять 1,5-2 часа службы. Что, лишить их храма? Важно, чтобы родители своих младенцев приучали к очень ясной вещи, должен быть выработан условный рефлекс: если ты шумишь — мы тихонько выходим из храма, успокоился — возвращаемся. Придется мамам и папам такой подвиг на себя взять — самим не полностью присутствовать на службе ради того, чтобы другие люди могли помолиться. Надо стараться чувствовать, что происходит. Иногда слышно, что какой-то «вяк» раздался, а в ответ кто-то делает весьма шумное замечание. Из внутреннего состояния, из молитвы человек вышел. А если вникнуть: оказывается, в данный момент мамочка пытается утишить ребеночка. Если получилось, она осталась; не получилось, она выходит. Раз процесс идет, зачем лишний раз дергать? Другое дело, если ребенком не занимаются — он носится, а родители где-то в другом месте, тогда, бесспорно, надо срочно что-то делать. Конечно, бывают ошибки, «все мы люди, все мы человеки».

Прихожане делятся на две группы: некоторым трудно молиться, когда даже какой-нибудь намек на шум. Мне, кстати, тоже: когда я проповедь говорю, если какой-то шепот — я сбиваюсь. А есть прихожане — несколько раз замечал — настолько сосредоточенно молятся, что никакого внимания на шум не обращают. Однажды нас с отцом Владиславом попутчик подбросил до храма, и в машине звучала какая-то неприятная музыка. Это продолжалось минуты две. Когда мы вышли из машины, я батюшке сказал об этом, а он в ответ: «Что, какая музыка? Я не слышал».

В одном храме священник выгнал всех детей из храма. И что? Оттуда ушли все многодетные. У нас это точно невозможно. С подростками еще сложнее — как-то в храме обнаружили выцарапанные на стене крестики-нолики. Лучше бы на улицу вышли, погуляли. У нас есть детская площадка. Очень много сейчас помогает Воскресная школа, стало тише, потому что дети при деле.

— Сколько времени могут находиться в храме дети разного возраста?

— Это очень индивидуально.

— Как постоянным прихожанам заботиться о вновь прибывших?

— Замечательно сказано! Именно «прибывших» — из какой-то другой «страны».

Первое: самим исповедоваться кратко, ведь новоначальным необходимо больше вопросов разобрать со священником. Второе: с одной стороны, не навязываться им, с другой — иметь в виду, что нужно что-то подсказать. Лишний раз не дергать, потому что могут неправильно отреагировать, обидеться. Но если человек что-то ищет, увидеть это и оказать помощь. Те же дети, разговоры, уборка в храме недавно пришедшим гораздо больше мешают, чем опытным прихожанам. Они ждут в храме благоговения, тишины. Кстати, тут дополнительный стимул для «асов приходской жизни» не разговаривать в храме, чтобы никого не смутить.

— Расскажите о сложных моментах служения.

— Для разных священников по-разному. Я знаю батюшек, которые не очень любят исповедовать. Я люблю. Литургию служить, когда подряд много служб, довольно тяжело — и физически, и психологически. Бывают разные периоды. Было тяжело крестить. Но после поездки в Грецию, увидев, как там крестят, я перенял их настрой, и стало легко. Там все так радостно проходит! Помню, было гигантское количество отпеваний... жуть. Но потом и отпевать полюбил. Разные периоды становления проходишь, искушения, что-то в семье происходит, дети болеют. Может быть, главная трудность — это баланс семейной и церковной жизни. Хорошо, когда матушки участвуют в храмовой жизни. Но бывают и чересчур активные матушки. Везде важен баланс.

— Вы в свое время с о. Владиславом писали в нашей газете об индивидуализме прихожан. Что-то изменилось, и если изменилось, то в какую сторону?

— Это очень сложный процесс. Иногда кажется, что ничего не меняется. Реальная борьба с индивидуализмом мало у кого получается. У вновь прибывших — та же болезнь. Многие не видят, не понимают своего эгоизма. В Церкви есть понятие соборности (в Советском Союзе это называлось коллективизмом, в хорошем смысле). А большинство живет по типу «западного» индивидуализма: «я и Бог», «я и мои ощущения, мои мысли», «батюшка мне должен помочь, Бог мне должен помочь, чтоб мне стало хорошо, комфортно». К сожалению, это доверие своим ощущениям и мыслям, такая дурная психология, очень развиты. Мы с этим постоянно боремся, пытаемся преодолеть, но — сложно. Все Евангелие лишено индивидуализма: возненавидь себя, свои грехи, а ближнего возлюби.

— Если человек не эгоист, старается для своей семьи, зарабатывает, занимается домашними делами, он может сказать: «Как же я смогу в храме что-то делать, я дома не успеваю?». Большинство людей так примерно рассуждает?

— Таких немного. Говорят, а реально и дома мало что делают. Чаще это касается мужчин — женщине приходится крутиться. Куда она денется? Женщины обижаются на мужей, что те по дому не помогают. А мужья в ответ: «Ты мне надоела, я зарабатываю деньги, что могу, то делаю, что тебе еще нужно?». Как правило, если человек реально трудится для дома, он и в храме трудится. Есть такие семьи, которые везде успевают — и дома, и в храме, и в школе. Обычно это многодетные семьи, потому что трудно в такой семье оставаться индивидуалистом.

— И все же, может человек меняться? Вы видели, чтобы человек перестал быть индивидуалистом?

— Бывают прозрения, бывают постепенные изменения. Да, конечно, у многих прихожан за эти годы произошли положительные изменения. Может, они сами так не считают, но священник видит, что они изменились к лучшему.

Есть у меня заупокойный помянник: у нас целый приход уже находится по ту сторону жизни и смерти. Около 300 человек — целый храм! Они же не просто так умерли. Они покаялись, изменились, кто-то отболел, большинство из них уже в Царствии Небесном…

— Откуда Вы знаете? Почему Вы так уверены?

— По исповедям их. Большинство из них, умирая, были готовы к переходу в вечность. В них произошла перемена. В большей или меньшей степени, но это случилось. Уверен, что большинство наших почивших с Господом в Его Царствии. Значит, похоже — преодолели индивидуализм!

Священник Лев Аршакян (священническая хиротония 27 сентября 2010 г.)

— Крестили меня в детстве, лет в 6, на Украине — туда мы каждое лето ездили к маме. Нас крестили вместе со средним братом, а его крестный был военным. Это было рискованно: в то время идти в храм военному было нельзя. Поэтому все происходило тайно, ночью, и сама атмосфера казалась мне очень таинственной.

— Батюшка, когда впервые Вы задумались о Боге?

— В детстве — вдруг появился сильный страх смерти. Я не знал, как к этому относиться — времена безбожные, о вере никто не говорил. Страх возник сам по себе — я ничем не болел. Размышлял: умру, и все закончится. В школу даже не пошел: зачем учиться, если умру? Сейчас удивляюсь, какой глубокий и правильный это был страх.

— И Вы пошли в храм?

— Нет, в храм я пришел позднее, уже после поисков земного смысла жизни, увлечения философией. Но рациональный ум не способен ответить на многие вопросы. Накапливалась информация, прочитывались книги. В какой-то момент — это был конец 80-х годов — баптисты мне подарили Библию. Тогда это была очень дефицитная книга. Ветхий Завет давался с трудом, но я упорно читал. А Новый Завет перевернул всю мою жизнь: если есть вечность, значит надо жить для вечности. И хотя я мало что понимал, получил ответы на свои вопросы. Особенно в пятой главе Евангелия от Матфея. И тогда я пошел по пути христианства. В какой-то момент возникло четкое понимание, что смерти нет. Вот такие две яркие точки в жизни: первая — страх смерти, вторая — прямо Пасха — смерти нет. Это была великая радость!

Я жил в Тбилиси, в этом удивительном городе, в одно время со святым Гавриилом Ургебадзе, о котором я тогда ничего не знал. Всегда непонятной теплотой веяло от храма Александра Невского — там в то время подвизались глинские старцы, покинувшие закрытую Глинскую Пустынь. Меня тянуло к этому месту. Так моя жизнь проходила неосознанно в духовной атмосфере. Мир Церкви тогда для меня был закрыт. Это был параллельный мир. Мы были напичканы советской идеологией, отрицавшей Бога: «религия — опиум для народа», «попы — обманщики», «вера — для забитых бабушек». Кощунства никогда не было, но было удивление: «Зачем они веруют?» И было очень сильное желание попасть в храм и поговорить со священником, попытаться ему доказать, что Бога нет, спросить, как они могут так заблуждаться.

— Желание было, но Вы не приходили? Почему?

— Храм казался чем-то таким закрытым, таинственным, мистическим, было страшно. Мира этого я почти не касался, хотя работал одно время рядом с кафедральным собором Сиони и часто видел Патриарха Илию II.

— Верующие люди вокруг Вас были? Может кто-то звал Вас в храм?

— Когда я служил в армии (это тоже было в Грузии, в Манглиси), ко мне в отделение — я уже тогда был старослужашим — приехал верующий солдатик. Это была очень важная встреча. Он был совсем молоденьким и при этом человеком удивительной чистоты, улыбчивый, всегда был готов помочь, никогда не роптал. Я чувствовал, что он не такой, как мы. В Манглиси был древний храм, кажется VI века. Мы всегда заходили в него, и меня охватывало какое-то чувство трепета. Помню, как ездили в Тбилиси, и он там тоже попросил завезти его в храм. Он прикладывался к иконам — это было интересно и странно. Мы все прониклись симпатией к этому молодому солдатику: никто его не обижал, наоборот, оберегали. Мы его внимательно слушали, он нам такие вещи рассказывал! Писание объяснял.

— Как Вы оказались в Пучково?

— После распада Союза военный завод, на котором я работал, перевели в Россию. В Пучково я с 93-94 года. Здесь, в нашем храме, произошла моя первая исповедь у отца Владислава. Почва уже была подготовлена, и сердце почувствовало: вот то, что я искал.

— Вы скоро поняли, что могли бы стать священником?

— Нет. Просто все больше и больше духовное вытесняло земное. В любом деле хочется стремиться к совершенству, максимального чего-то достичь, хотя в миру я почему-то не очень стремился к цели. Я часто задавался этим вопросом — почему не стремлюсь? И ответ был прост: а что толку? Пройдет 10-20 лет, и куда все мое совершенство денется? Все это пустое и временное. И только обретя духовную сферу жизни, понял, что здесь нет предела совершенству. Во Христе, в вере все точки над i расставились, появилась некая полнота сознания. И вот это стремление к совершенствованию и привело к желанию стать священником. Я понимал свое недостоинство, но молился: «Господи, если есть Твоя воля, то Ты знаешь, чего бы я хотел. Но не как я хочу, пусть будет, а как Ты. Если скажешь «нет», я наверное, расстроюсь, но все это перетерплю и все равно буду с Тобой».

— Расскажите про встречу со слепоглухими.

— Как-то отец Владислав сказал: «Хорошо бы православному человеку хотя бы раз побывать на Святой Земле». И вот в 1999 г. группа наших прихожан отправилась в Иерусалим. Там у нас произошла встреча с замечательной парой — Сергеем Сироткиным и его женой Эльвирой (в крещении — Татианой). Они как-то странно общались с помощью пальцев рук. Выяснилось, что он слепоглухой, и так она передает ему информацию (дактилирует — по буквам). Татьяна была очень активным человеком, сурдопедагогом, членом Союза писателей. Мы тогда все очень полюбили их. Помню, довольно быстро возникла мысль помочь слепоглухим, в частности Сергею, обрести духовное зрение и духовный слух. Через год после этой встречи Татьяна умерла.

— Они поженились, когда он еще видел и слышал?

— Сергей не слышал с рождения, а ослеп, когда ему было три года. Татьяна прониклась этой проблемой и решила посвятить этому жизнь. В начале 90-х они вдвоем создали движение помощи взрослым слепоглухим — общество «Эльвира». Незадолго до смерти Татьяна причастилась и увидела Небо, Христа, Божию Матерь. Когда я вечером к ней приехал — она вся сияла и рассказывала о своих ощущениях, о том, что совершенно пропал страх смерти. Она попросила, чтобы я не оставлял Сергея. Это был 2000-й год. Начатое ими дело — теперь наша общая задача, которую Господь поручил нашему храму.

— Это нелегкий путь, много препятствий? Все время надо деньги где-то искать, помощь?

— Не в этом дело. Искать надо не деньги, а волю Божию. Быть внимательным, не делать ничего от себя, и тогда все устраивается. Появляются какие-то люди, средства, обстоятельства, а ты смотришь и радуешься: как же Господь все устроил! И понимаешь, что ты сам никогда бы так не сделал. Матерь Божия и святые помогают. Твое дело — быть внимательным, терпеливым, уметь преодолевать свой рационализм, потому что чаще действует то, что иррационально. Всегда есть соблазн, чтобы все было как положено, без искушений, но так не получается. Никакой менеджер здесь не справится, здесь работает не логика, не справедливость, а Божие милосердие и всемогущество. Жить по воле Божией не должно быть трудно: надо лишь отринуть свой рациональный ум, трусость, саможаление, самолюбие, а потом Господь столько дает благодати и сил, что одна радость и в преодолении, и в плодах. Да, устаешь, но усталость радостная. Надо и не перегрузить себя, и не облегчать ношу — взять то, что по силам. Найти золотую середину — в этом и есть духовное творчество, а по ходу дела разумевать волю Божию.

— То, что Вы говорите, касается не только батюшек, это любого человека может касаться?

— Несомненно.

— Прихожане просили задать Вам несколько вопросов. Есть ли ситуации, когда кротость неуместна?

— Если попирается Христос, Его Церковь, Его учение — какая может быть «кротость»? Сам Христос переворачивал столы меновщиков и продающих голубей — кротость была неуместна, потому что попиралась святыня. Там, где прекращается духовная связь с Небом, надо действовать кротко, но решительно. Если имеется в виду отношение к людям — то на первом месте, конечно же, должны быть любовь и мудрость. Одному нужно сказать жестко, чтобы донести до него слово Божие и не дать погибнуть, другому — через третьего человека, чтобы он хоть что-то воспринял вопреки своей воспаленной гордости.

— «Корень всех зол — сребролюбие». Согласны ли Вы с этим изречением? Как избежать стяжательства в современной жизни?

— Корень зла — гордость, которая наиболее ярко материализуется в земной жизни через сребролюбие — упование на свои силы, свои умения зарабатывать, копить, забывая при этом Христа: «Безумный! В сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лк. 12, 20). Если ты уповаешь на земные богатства, то выстраиваешь свою жизнь неверно, скверно. Как жил отец Иоанн Кронштадтский? Утром он был богатый, а вечером — нищий, ничего не считал своим. На благое и богоугодное дело Господь пошлет столько, сколько нужно.

Священник Олег Гаджиев (иерейская хиротония 12 февраля 2013 г.)

— Батюшка, как Вы пришли к православной вере?

— Так сложилось, что все детство мое прошло в детдоме. Детдомовская жизнь очень сложная. Там тяжело вообще остаться человеком, не то что стать православным.

— К Вам не приходили священники?

— Приходил иеромонах Ростислав, он меня и крестил. Это произошло в храме Преображения Господня в г. Обнинске Калужской области. Мне тогда было 14 лет.Крестился за компанию с другими ребятами. Старший воспитатель спросила у меня: «Зачем тебе это? Ты же мусульманин». (А я родом из Дагестана). Я сразу ответил, что не принимал мусульманскую веру, а креститься хочу. Хотя, кажется, тогда это было просто детское любопытство.

В возрасте 18 лет я стал беспокоиться, что будет со мной дальше, было ощущение, что я себя теряю и хорошим это не закончится. Приехал в Москву, походил по разным местам, зашел в храм в Останкино, где познакомился с иеромонахом Феофилактом. По его благословению отправился в Оптину Пустынь. Там трудники рассказали мне о Евангелии, о вере. Меня это тронуло. От них я узнал о старце Илии и отправился к нему. По совету старца поехал в Тихонову Пустынь и подвизался там послушником 4 года: певчим, регентом, келейником наместника. Меня готовили к постригу, но я понимал, что не готов к этому. Затем уехал на Соловки, где трудился несколько месяцев. Год пробыл в Кеми, в монастыре Новомучеников Российских, — помогал восстанавливать певческие традиции: знаменное, греческое пение. Здесь я особенно проникся тем, какой это нелегкий, хоть и благодатный путь — монашество. Но стало ясно, что тот климат очень суров для меня. Отправившись к старцу Науму в Троице-Сергиеву Лавру, я заехал в Троицк к друзьям, с которыми познакомился на Соловках. Это был 2001 год. И вот я до сих пор здесь. В 2003 г. женился. Путь к священству тоже был непростым — пришлось многое пережить внутри себя.

Отец Леонид благословил меня собирать документы для учебы в семинарии, но возникло препятствие — отсутствие прописки в Московской области. Пытался поступить в Калужскую семинарию, в Сретенскую, но в результате, после прошения о. Леонида владыке Ювеналию, меня приняли в Коломенскую. Я закончил ее за три года и очень благодарен ныне почившему после тяжелой болезни дьякону Сергию Сиренко, помогавшему мне писать диплом. Когда оставался последний год семинарии, тесть сделал нам с супругой подарок — организовал поездку в Париж на три дня. Мы зашли в Нотр-Дам-де-Пари, где был вынесен для поклонения Терновый венец Спасителя. Я никак не мог понять, где же он находится, и вдруг увидел луч света, направленный прямо на красный матовый аналой. Там и находился венец. Я стал молиться и просить Бога, чтобы Он даровал нам ребеночка, чтобы все сложилось: я закончил бы семинарию и был бы рукоположен. Все это и случилось в течение одного года — вот такое чудо! Год я служил дьяконом в Наро-Фоминском Никольском Соборе и около года у нас, в Пучково. Подал документы для рукоположения в сан священника, и уже через три месяца, на праздник Трех Святителей, все решилось, хотя часто рукоположения ждут несколько лет.

Для меня идеал священника — это образ благочестия, благолепия. Священник должен быть простым в Боге, простым перед людьми. Когда меня рукополагали, я не представлял, что будет так сложно, но я благодарю Господа, что Он дал мне возможность служить Ему. Поражаюсь любви Христовой по отношению ко мне, воспитаннику детского дома. Я был сиротой, хулиганом... И призван на такое служение! Умереть хочу только христианином и священником. Первый год хотелось служить больше и больше, сейчас стало сложнее — физически не выдерживаю.

— Вы окормляете казачество в нашем приходе. В чем цель и смысл казачества? Что такое казачий дух?

— Казак — воин Христов. Это единственные войска России, которые приносят присягу перед крестом и Евангелием. Казаков часто ругают, говорят: «Надели форму и что-то изображают». Конечно, не всегда казакам получается вести себя, как настоящим верующим христианам. Но надо учитывать потерю традиций, исчезновение казачьих династий. Почти все приходится начинать с нуля. Ребята очень стараются, стремятся быть полезными, некоторые делают очень много. Мы занимаемся социальным служением — ездим по детским домам, помогаем сиротам. Собралась еще отдельная команда, придумали проект «Доброта тут». Некоторые ребята в 2014 г. ездили в Крым, охраняли детский дом — 200 детей. Многие награждены медалями, в том числе за возрождение казачества. У некоторых есть и боевые награды.

— Что значит для вас приход?

— Приход — это священник и те, кто пришел в храм. Но приход должен стать общиной, где все общее, и каждый, кто считает себя членом этой общины, должен воспринимать все происходящее лично: «Если в храме разбилось стекло, значит, это у меня оно разбилось, если что-то нужно приходу, значит, это нужно мне». Храму очень не хватает средств, но многие этого не понимают. Среди наших прихожан заметна тенденция вообще не жертвовать, потому что они «свои». А ведь нужно платить зарплаты работникам, оплачивать электричество, закупать продукты, обеспечивать литургию и многое другое. Кто хочет считать храм своим, должен быть в курсе потребностей прихода и быть готовым участвовать в решении проблем, в том числе и материальных.

Диакон Владимир Когут, служит в Пучково с сентября 2017 г. (хиротония 4 декабря 2013 г.)

— Батюшка, как Вы пришли к Богу?

— В храм я в детстве не ходил. Меня воспитывали в идеалах Павки Корчагина: шашки наголо, бороться за правду и стоять на этом. В школе был секретарем комсомольской организации. Затем поступил в Военную академию ракетных войск и с искренней верой в справедливость вступил в партию (Коммунистическую — тогда была одна). Я даже в какой-то мере пострадал за правду, сказав на собрании, что двоечники ездят на экскурсии, а добросовестные студенты никуда поехать не могут. Из-за этого мне снизили оценку по научному коммунизму, и вместо красного диплома я получил синий. Потом меня направили служить на космодром Байконур. Избрали в партком части, где я столкнулся с тем, что некоторые высокопоставленные коммунисты используют свое положение для материальных выгод. Внутренние противоречия стали нарастать. Через десять лет службы мне предложили переехать на работу в Москву. И опять я столкнулся с ситуацией, что Компартия не несет в себе никаких нравственных принципов и имеет лишь номинальное значение. В конце концов я вышел из партии. Начал читать различную литературу: философов, йогов, экстрасенсов. В том числе попалось житие прп. Сергия Радонежского. Сравнивая аскетизм йогов и православный аскетизм, я вдруг понял, что смысл и цель этих учений неравноценны: в первом случае человек становится физически крепким и ударом кулака убивает быка, а православный аскет Сергий Радонежский смог вымолить Россию. По его благословению князь Димитрий Донской одержал победу на Куликовом поле. Это меня поразило!

— Вы технарь, программист, военный человек, сын коммунистической эпохи. Вы уверовали в Бога?

— Да! Еще весной 1992 г., проходя мимо храма, я размышлял, как это дико и бессмысленно, что люди туда ходят, ставят свечки, верят во что-то. А уже в декабре, на праздник свт. Николая Чудотворца, меня крестили. Многие поразились внезапному изменению. А для меня это было уже естественным состоянием. Запомнилось, что батюшка на крещении как-то грустно посмотрел на крещаемых и просил не забывать храм, заходить хоть иногда. Я и правда вначале ходил в храм нечасто. Но куда бы ни пришел, везде делали замечания, что я все делаю не так. Тогда я взял книги и стал изучать вопрос (я же все-таки научный сотрудник). Даже поститься стал потому, что прочел об этом. В числе прочих купил «Жития святых» Димитрия Ростовского. Эти книги стали настольными. Содержание меня глубоко трогало: как люди могли так подвизаться? Потом ко мне вдруг пришло понимание: не может человек столько всего сам освоить! Откуда у меня это взялось? Кто мне это дал? И тут как-то я встретился со своей сестрой, и она рассказала мне, что, оказывается, моя бабушка Саломия на Пасху в четыре утра после ночной службы, будучи в полном сознании, позвала мою маму и сказала, что отходит ко Господу. И тут до меня дошло, что на самом деле кто-то в мире том молится Господу за меня. И это Господь мне дает необходимое понимание и разумение.

Долго я шел к первой исповеди. Решиться на это было мучением, наконец с Божией помощью это свершилось. В 96-м году со мной случилась очень поучительная история. Как военный человек, я не люблю опаздывать. В храм приходил пораньше, первым становился у аналоя с Евангелием и крестом, но меня всегда оттесняли в конец очереди. Я смиренно стоял. Но однажды батюшка отчитал меня, что я опаздываю на службу! Пытался оправдаться, но он не верил. И я решил, что в следующий раз буду исповедоваться первым, никого не пропущу. И вот снова Николай Угодник! Подготовился. Встал у аналоя. Служба уже перевалила за середину, а батюшки все нет. Наконец, он появляется и говорит: «Сегодня великий праздник, молитвами святого Николая Чудотворца да простятся ваши грехи!» И начинает исповедовать с огромной скоростью. Приложился я к кресту и Евангелию, отхожу в сторону, а там стоит работница храма и требует: «Деньги давай!» У меня в заднем кармане что-то было — я положил денежку и пошел причащаться. Вышел из храма и тут же почувствовал досаду: «За что я деньги отдал? За исповедь или за причастие?» Возникло большое смущение. Я даже на некоторое время перестал ходить в храм.

Хотелось найти духовника. Один приятель не стал меня обнадеживать: «Где ты сейчас найдешь святого?» В это время подруга моей жены собирала подаяние для трудников, восстанавливавших из руин Иоанно-Богословский Крыпецкий монастырь. Рассказывала, как им тяжело, как они голодают, мерзнут. Я решил, что буду помогать, и стал в институте, где работал, собирать вещи и деньги и передавать той женщине. Вдруг меня опять смутили предположением, что все пожертвованное продается потом на рынке. Мне захотелось встретиться с батюшкой из того монастыря и выяснить правду. А он как раз приехал в Москву. Я не знал тогда, что он и есть настоятель. Батюшка мне понравился. Мы договорились, что часть летнего отпуска я проведу в монастыре в качестве послушника. И вот летом батюшка снова приехал в Москву и забрал меня с собой. По пути мы все время что-то обсуждали — было много общих тем (я и не подозревал раньше, что с батюшками можно так разговаривать). И тут я попросил: «Батюшка, будьте моим духовником!» Он ответил: «Ты сказал, а монахи не выбирают». Это был игумен Дамаскин (Сахнюк), со временем ставший архимандритом. Первым моим послушанием стало рытье траншеи под кабель. Через некоторое время епископ Евсевий, владыка Псковской епархии, благословил на поиски мощей прп. Корнилия Крыпецкого (память 22 июля и 10 января). И вот я, новоначальный, неожиданно оказался в числе этих трудников. Чудес было много! Искушений после обретения мощей — еще больше. Наверняка прп. Корнилий молился обо мне и моей семье. Отец Дамаскин благословил меня поступать в семинарию после завершения военной службы. За четыре года в моей жизни произошли такие резкие изменения! По его молитвам я уволился из вооруженных сил в 2003 г. А в 2007 г. батюшка Дамаскин погиб. Я попросил духовного руководства у духовника монастыря иеромонаха Саввы, и он тоже благословил меня на поступление в семинарию. Учился в семинарии с 2010 по 2014 гг., три года писал дипломную работу. В 2013 г., после третьего курса, меня рукоположили в сан диакона. В 2017 г. я защитил дипломную работу, после чего получил благословение на рукоположение в сан пресвитера.

С детства помню, как видел женщин, шедших с зажженными свечами, — они очень старались, чтобы огонь не погас. Не понимал, зачем это, но это глубоко запало в душу. Помню также, когда мне было лет 10-12, очень волновал вопрос: кто я? Но далеко в своих рассуждениях не ушел. Когда я уже был курсантом, как-то зашел в гости к родственникам и увидел у них книгу, на которой был изображен крест. Возможно, это был молитвослов. Почему-то я очень хорошо запомнил тот случай. Думаю, что любящий Господь каждого человека много раз призывает, дает шансы прийти к Нему. Наверное, мы эти шансы много-много раз упускаем.

Беседовала Вера Данилина