Иконостас. Беседа с мозаичистом А.Д.Корноуховым

Александр Давыдович Корноухов – художник-мозаичист, его работы украшают храмы Москвы и Подмосковья, Тбилиси, Равенны, Рима, Флоренции и др. В 1984 году он выиграл международный конкурс мозаичистов и по приглашению Равеннской мозаичной академии в течение трех лет как художник работал в Равенне – мировой столице мозаики. И позже несколько раз бывал там с лекциями. (В этом небольшом итальянском городе существует несколько мозаичных учебных заведений – академии, школы, институты – более 250 художников и около полутора тысяч человек, которые заняты непосредственно мозаикой).

Сейчас Александр Давыдович  выполняет художественное оформление нашей крестильни.

Мы появились в его мастерской в тот момент, когда предварительная работа над мозаикой “Крещение Господне” была завершена, и мозаику помещали на стену мастерской (хотя в работу предполагалось внести еще много изменений). Александр Давыдович согласился побеседовать с нами. Мы пили чай, разговаривали, сидя за круглым столом, об истории строительства христианских храмов и работе художников, “надевающих” на стены храма “последние облачения” - роспись, иконы, мозаики. Беседа была столь интересной, что не утомила даже восьмилетнего Александра (моего сына), который тоже порой вставлял в разговор свои детские вопросы.

Беседа с мастером

Монументальное искусство в храмах имеет долгую историю, и в разные века к нему подходили очень по-разному. В древней Каппадокии, Антиохии, например, для строительства храмов использовали пещеры в пустынях. Причем возводили только одну стену, остальное оставляли в том виде, как дала природа. Или выстраивали простой в архитектурном плане храм, в котором расписывалось только то, что считалось крайне необходимым, что имеет отношение к таинствам, к сакральной части: арка, через которую проходит священник, вынося чашу, конха, которая остается за его спиной и где проходят алтарные молитвы.

Один из величайших образцов древнего храмостроительства – храм Святой Екатерины на Синае (VI в.), трехнефная базилика с белыми стенами практически без отделки и росписей. И только в алтарной апсиде  находится знаменитая ранняя мозаика Преображения.

Этот храм на Синае зиждится на двенадцати столбах, символизирующих двенадцать апостолов, а в столбах положены мощи синайских святых. И это классическая конструкция, когда храм начинается от частиц мощей, стоит на мощах.

Это вообще очень древняя традиция, которая берет свое начало из катакомб, где святые – и живые, и мертвые – присутствовали на литургии, являя собой полноту соборности.

На территории Грузии остались монастыри такого восточного монашеского образца, испытавшие влияние Каппадокии и Антиохии. Это Армази или Давидо-Гореджийская Пустынь, монастырь Сабирэби – самый древний, VII века. Эти храмы довольно лаконичны по росписям.

Почему же украшали именно конструктивные части храма?

Смысл заключается в том, что словесный храм и физический храм – некоторым образом идентичны. Монументальное искусство должно служить образу полноты и идентификации службы. Поэтому нельзя рассматривать искусство художника, украшающего храм, само по себе. Оно должно быть синтетично связано с архитектурой храма. (Этот закон был нарушен в эпоху Возрождения, когда появилось понятие “декорирование стен”).

История храмостроительства отдельных православных стран хранит образцы удивительной связи между изобразительным образом и конструктивным..

Храмы православного Востока имеют крестово-купольный характер, и это не случайно, поскольку в нем заключен таинственный образ Неба, который является постоянной памятью Вознесения. И не случайно у греков, а потом в других православных странах купольной темой было “Вознесение”. Позже эта тема претерпела некоторые модификации: “Господь-Вседержитель” остался в центре купола, свидетели-апостолы “расположились” в барабане, а образ Богородицы - в конхе. Это то же самое Вознесение, но уже поделенное и объединенное с архитектурными деталями храма.

Археология или сохранившиеся храмы говорят о том, что в течение целого периода замковые камни при строительстве храма закладывались в купол в форме креста. Их можно видеть под фреской, которая иногда опадает. Эти замковые камни потом штукатурились, и по штукатурке писался крест на том месте, где он и так уже был.

В северной Армении храм Ахпат (X-XIII в.в.) покоится на четырех колоннах, которые изображают четырех евангелистов. А в Греции и в России изображения евангелистов появились на парусах храма, т. е. там же, но чуть выше конструктивных вплетений.

В целом, таким образом создавался канон построения храма: не из каких-то эстетических потребностей (хотя бывают некоторые национальные особенности), но как конструктивное воплощение образа слова в материале.

Александр Давыдович,  современная архитектура не стоит на месте - появляются новые строительные материалы, позволяющие создать самые разнообразные формы,  грандиозные перекрытия. И мы видим как эти новые возможности используются на Западе, в том числе  в строительстве протестантских храмов. А что происходит в православном храмостроительстве?

Недавно в Академии архитектуры состоялась интересная дискуссия о современных путях развития храмостроительства. В частности, обсуждался вопрос, почему мусульманская и протестантская храмовые архитектуры претерпевают изменения, а православная – нет. Дело в том, что применение бетонов и других подобных ему монтажных материалов  не приветствуется Православной Церковью не потому, что она против прогресса, а потому, что бетон не является материалом, способным принять полноту образа. Это все-таки материал следов. А камень – это свидетельский материал, связанный с историей. Из камня делал жертвенник Авраам, камнями был побит первомученик Стефан. Камень – это образ, пронизанный историей. А бетон – это не тот сосуд, который может принять на себя полноту образа. У него нет такого “дыхания”.

Конечно, возможности бетона и других современных строительных материалов велики: железобетонные фермы позволяют на 300 метров перекрыть какие-нибудь пассажи, торговые галереи...  Но история – это сокровенная реальность. И порой маленькие храмы вмещали не меньший образ, чем огромные храмы. Пример тому –  древнерусские храмы.

В Киеве Софийский собор стал олицетворением нового христианского государства в духе Византии, показал, что государством правит Божия благодать. Появились мозаики, появилась очень развитая, сразу развитая архитектура и удивительной красоты язык для служб Господу. Филологи замечают, что славянский язык напоминает дикое растение, к которому привита благородная лоза. Именно на этом языке отразилась вся полнота Божественного Слова. Евангелие было в полноте переведено (и сейчас мы видим разницу между церковно-славянским и современным русским - богатство, которое мы утратили). Все это богатство полноты было дано нам сразу. Не методом многовекового накапливания, как это было в Греции, а сразу.

И в этот период расцвета никто не мог предугадать монгольское нашествие, которое практически сразу прекратит существование великого государства и превратит все в полустепь.

Но появились другие храмы. Они были маленькие, в них не было великолепных мозаик Софии Киевской, но они все равно обладали полнотой: храм Покрова на Нерли и все Псковские, Новгородские храмы – они имеют такую же высоту образа, как и София Киевская. Но она уже другая: это не имперский храм, это были княжеские храмы.

В Армении в XVII—XVIII веках во времена Иранского нашествия было настолько сильное разорение, что какое-то время люди жили вообще без храмов. Храмы не строились, а ставились хачкары в лесах, горах, пустынях.

Сейчас в Грузии появляются небольшие храмы,  которые сразу нашли свою очень естественную простую масштабную форму. Это небольшие однонефные базилики, построенные из речного камня. И они намного прекраснее тех надуманных форм, которые, мы сейчас порой видим.

Красота масштаба происходит оттого, что знаковая образная часть и ее материальное воплощение соприродны человеку. Человек тоже творение, но он же не гигантский.

Когда мы думаем, что если механически что-то увеличим, то от этого и образ увеличивается – это глубоко неверно. В средние века ни один богатейший купец, или нувориш не имел права взять и построить храм на свои деньги, такой, какой ему хочется. В мире все иерархично устроено. И его скромная задача построить храм там, где ему будет отведено определенное место, а вовсе не перекрыть все остальное. Этот глубокий порядок – то, что называется космос, – в наше время часто нарушается.

Откуда берут начало мозаики?

Самая ранняя мозаика – III век до н. э. – “Красные ворота в Уруке”. Это место континентальное, где редко выпадали дожди, поэтому строили из сырцового кирпича, и мозаика служила защитным покрытием. Это были такие керамические глазурованные гвозди, которые закрывали всю глинобитную поверхность. Они своими остриями уходили внутрь и т. о. сбрасывали дождевые потоки.

Потом из такой мозаики родился кирпич, который поначалу был облицовочным материалом. Первые керамические покрытия – Ворота Иштар в Вавилоне и т. п. – это все покрытия сырцовой основы.

В мозаике заключен и строительный характер, и изобразительный. Это двойственное свойство мозаики очень принципиально. Мозаика дает возможность опять пережить строительство храма, потому что становится последним слоем стен храма, по сути – облачением его стен. То же самое можно сказать о фресках, потому что фреска – это ювелирная строительная техника, которая касалась последнего слоя стен храма. Камень, кирпич закрывается обмазкой, а художник своей рукой наносит последний слой и аккуратно закрывает за собой дверь. В процессе высыхания обмазки образующиеся на поверхности слюдяные частички “запирают” пигмент вглубь, и живопись становится принадлежностью стены. Роспись и архитектура образуют в результате единое целое – тело храма. Можно сказать, что художник – последний строитель храма.

Работу художника не нужно рассматривать отдельно от архитектуры храма. Поэтому когда наступил век жестких материалов в строительстве – бетона и т. п. – возник кризис художника, потому что жесткие материалы в архитектуре наследуют жесткие материалы и у художников. Как следствие появляются искусственные техники – акрилик, масло и т. п. – они, конечно, не связываются с телом храма, как в средние века.

В раннехристианские времена появилось много мозаичных школ: Сирийская, Антиохийская, Александрийская, которые выстилали в храмах мозаичные полы (то, что сейчас в России осталось в виде ковров, которые настилают перед священниками). Делалось это, чтобы показать, что это не физическая земля, по которой проходит священнослужитель: полы изображали Рай. “Сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая” (Исход, 3:5).

Тема Рая на полу храмов держалась много веков. Но в то же время в византийской традиции мозаика не должна спускаться по стенам до пола. Все-таки это преображенный камень в куполе.

В Палестинских пустынях монахи иногда выкладывали ложе из мозаичных кубиков. Только они ничего не изображали – просто набор камней. В монастыре святого Герасима остались акведук, престол и мозаичное ложе (1x2 м).

Мозаика была настолько распространена, что в тех монастырях можно взять ведро земли и половину содержимого составит набор мозаичных камней.Семь лет тому назад король Иордании заказал копии античных и раннехристианских мозаик, которые есть в Иордании. Исполняли их мастера из Равенны. Туда прибыли две большие баржи с этими камнями, из которых потом делали копии – из того же родного материала.

Мозаика, как явление, – это не просто защитный материал, который более стоек, чем фреска. Это наполненное бытием вещество, которое имеет возможность нести на себе образ.

А когда появились первые мозаичные молельные образы в христианских храмах?

Самые ранние– это IV век. До этого христианство было катакомбным. Но при Константине Великом появилась возможность выйти из катакомб. Истина победила. и засияла золотом на весь мир, и мы это видим в Равеннских мозаиках. В них золото пребывает в любом творении, в каждом кустике, цветочке, травинке – золото разлито везде. Чувство радости, что правда победила в мире, было высказано таким образом. Тема мозаик в Равенне – победа внутреннего над внешним.

Мавзолей Галла Плацидии в Равенне снаружи довольно суровый. Простое кирпичное строение с аркбутанами, без каких-либо декораций снаружи. Но войдешь внутрь – и дух захватывает от увиденного. Необузданное мозаичное движение и удивительная гармония цветов. Даже окна сделаны из оникса, чтобы помимо того золота, которое есть в храме, еще и лучи, которые туда попадают через полупрозрачный оникс, были тоже золотыми. Таким образом, идея Преображения строилась на контрасте экстерьера и интерьера храма. Снаружи могут быть скалы, а внутри будет храм.

Самая ранняя и одна из лучших мозаик православной церкви – это уже упомянутая выше мозаика “Преображение”, украшающая апсиду церкви Св. Екатерины на Синае. Ее художественный стиль близок к итальянской школе того периода, особенно к мозаикам в церкви Св. Виталия в Равенне и в Софийском соборе в Константинополе. В этой мозаике “работают” какие-то удивительные силы, и вместо цвета мы можем лицезреть жизнь вещества: золото по золоту, серебро по серебру, какие-то тончайшие совершенные движения.

Наше время уникально тем, что огромное количество церквей, которые были разрушены, поруганы, сейчас восстанавливаются. Нам приходится возводить стены храмов, воссоздавать их интерьер, реставрировать старые иконы и писать новые – благоукрашать храмы. Но наши духовные корни подрублены, души исковерканы. Многие из нас пришли в храм не так давно... Один священник в своей проповеди сказал как-то: на сколько мы сможем восстановить свои разрушенные души, на столько мы сможем благоукрасить храм Божий.

Перед нашим поколением встает образ храма, восстанавливающегося из руин, из ничего, из забвения. И с момента первого молебна на руинах, первой литургии он уже очень значим и может обойтись без росписей. Молитвенное пространство в храме создается прежде всего Евхаристией. Но оно должно прорастать во всем.

Благоукрашение храма – это его биография, его способ дышать. Он потихонечку движется в этом направлении. И тогда возникает личностное начало храма, поскольку он состоит из конкретного прихода, из конкретных людей, которые имеют свою конкретную жизнь.

Именно люди создают конкретный образ храма. Это духовный ответ этого места. И так же, как и Бог, храм имеет личностную природу.

На Синае монастырь был построен по образу ковчега. Прошло более полутора тысяч лет, и за это время в его архитектуре не возникло ничего, что исказило бы идею ковчегоподобия этого монастыря. Веками духовное наследие монастыря нарастало, и главный его образ – ковчега – так и сохранился. По пустыне, как по морю его носит.

Т. е. все, что там делалось за эти века, все вмещалось в эту концепцию?

Да. “Личность” этого монастыря не нарушена. Другой пример: знаменитый Троицкий монастырь в Хевроне. Там сохраняется древнейшая традиция: кто на Троицин день приезжает – является гостем. Даже если там все разорено и только один послушник в ветхой рясе, во имя этого самого завета монастыря, как во времена Авраама, он в этот день обязательно ставит столы для гостей, и эти столы обязательно будут полны. Будут гости или не будут – он это делает. И так и будет, сколько бы веков не прошло.

Но, может быть, наше время отличается тем, что люди, восстанавливающие храмы, слишком “испорчены” материализмом?

Нет. Дело не в этом. Просто средневековый человек был более универсальным. Хлебопашец, крестьянин в одном лице был и строителем, и столяром, и плотником. Он был носителем всего словесного языка профессий, существовавших тогда. Он мог быть и художником. И так везде

Поступал заказ на строительство кафедрального собора. Там были и скульптор, и архитекторы. Но работа была очень велика, и распределялась она социально весьма интересно. Например, французский архитектор и историк Шуази пишет, что все скульптуры на соборе Парижской Богоматери сделаны крестьянами.

Средневековые храмы часто аритмичны и многотрудны. В них много всего. И возникает удивление симфонией коллективизма, в которой просматриваются различные сердечные темпераменты.

Идея универсального архитектора, который за всех все продумывает (а остальные создатели и строители, и художники исполняют не в полноте творчества, а по заданию) возникла позже. Средневековый же человек в своем универсальном начале был в полноте творец. В средневековой архитектуре это сказалось, например, в том, что какие-нибудь рельефы в невидимых местах в куполе делались также тщательно, как будто там присутствовал зритель. А вот в барокко уже делался только фасад, а все остальные части, куда глаз не проникает - не так тщательно. Это водораздел психологии – появился другой человек.

Современный социум пронизан узкой специализацией. Раньше такого не было. И даже какой-нибудь очень богатый купец, который уже сам не работал, все равно знал, сколько нужно затратить труда на то, чтобы трехметровой пилой растянуть доски на пол. (Пилорамы не было, все делалось вручную). И когда он на что-то давал деньги или что-то строил, он на самом деле представлял энергоемкость этого процесса. Это была эпоха открытого пространства.

Сейчас мы “закрыты”. Сейчас все виртуально, фантомно – период скрытых технологий. Это самая важная разница человека “тогда и сейчас”.

Александр Давыдович, хотелось бы поговорить конкретно о Вашей работе для нашей крестильни. Как случилось, что Вы стали работать в нашем храме?

Это была инициатива иконописца Алексея Белова. Мы познакомились с ним, когда работали в Знаменском храме в Красногорске. Он писал иконостас, а я делал мозаику. Сочетание в храме мозаики, иконостаса и росписи, синтетичность подхода к облачению храма – это очень интересный и важный аспект, позволяющий обогатить архитектуру.

(Продолжение беседы в следующем номере)

Беседовала Галина Кузнецова