Из переписки И.С. Шмелева и И.А. Ильина
Из переписки
Ивана Сергеевича Шмелева и Ивана Александровича Ильина.
Письмо от 18 апреля 1933 года (третий день Св. Пасхи)
3 октября 2013 года исполняется 140 лет со дня рождения Ивана Сергеевича Шмелева (1873-1950) — замечательного русского писателя и публициста, одного из самых известных и популярных писателей России начала XX века. И. С.Шмелев был представителем христианского направления русской словесности. После того, как в 1920 г. в Крыму большевиками был расстрелян его сын, писатель уехал из России. В изгнании стал одним из духовных лидеров русской эмиграции. Долгое время работал в газете «Русская мысль». Скончался 24 июня 1950 г. неподалеку от Парижа в русском монастыре Покрова Божией Матери.
В 2000 г. по инициативе русской общественности и при содействии Правительства России прах Ивана Сергеевича и его супруги был перевезен в Москву и перезахоронен.
В эмиграции Шмелев познакомился с русским философом И. А.Ильиным. Они стали близкими друзьями и единомышленниками. Их переписка началась в 1927 г. и продолжалась до самой смерти Ивана Сергеевича в 1950 г. Публикуем одно из писем И. С.Шмелева.
Христос Воскресе!
Дорогой друг, милый Иван Александрович, обнимаем Вас и Наталию Николаевну и целуем — христосуемся братски! Да пребудет с вами и с нами Господь и обрадует дух наш!
<…> И знаете, как же Вы правы, написав: «если бы не вера и молитва, то давно не жил бы на свете!» Понимаю, очень понимаю. На днях так узнал это!
Недели три опять болею, и так духовно ослаб, что не глядел бы на свет. В церковь пойти-подняться — нет воли. Томилась и Ольга Александровна. И молиться не мог… И вот подошла Великая Суббота… Прекратившиеся, было, боли — поднялись, когда стало сердце сосать: да как же я, так и не поднимусь сходить в церковь, душу открыть молитве! Слабость, ни рукой, ни ногой… И Ольга Александровна говорит грустно — ну, куда же, в такую даль… на Подворье… останемся. А мы уже три года у Заутрени не были, уезжали на дачу, а то — болел. И вот, почувствовал я, как же ей больно — без церкви. Нет, надо пре-о-до-леть, все! И решился. Боли угнетали. И вот, выступили мы, в восемь с половиною вечера… через весь Париж, из Севра-то. Боли донимали, скрючившись сидел в метро… В десять добрались до Сергиева Подворья. Святая тишина обвеяла душу. Боли ушли. И вот, стала наплывать-нарождаться … ра-дость! Стойко, не чувствуя ни слабости, ни болей, в необычайной радости слушал Заутреню, исповедовались, обедню всю выстояли, приобщились… — и такой чудесный внутренний свет засиял, такой покой, такую близость к несказанному, Божиему, почувствовал я, что не помню — когда так чувствовал! Как бы прикоснулся к тайне: нет смерти, все отшедшее — есть, здесь вот, около… И когда я так чувствовал, вглядываясь сквозь слезы в над-иконостас, ввысь… — это было между Заутреней и обедней… — странное случилось! Я думал о нашем мальчике, отшедшем, о Сережечке нашем… — в душевной тихости думал — нет смерти, здесь, с нами он… и все с нами и нет ни «было», ни «будет», а — есть, вечно есть… И вот, сидевший от меня шагах в трех у стены Карташев почему-то поднялся и подойдя ко мне, шепчет!.. — «да ведь это же какая победа сегодня празднуется!... надо только внять…! Ведь нет смер-ти… все умершие — жи-вы… и нет ни живых, ни мертвых… а все, все — одно… вечное!... отбитое у смерти, у ада! Великим чудом Воскресения Христа!...» Я лишь смысл передаю. Но так это слилось с моим, так под-твер-ди-ло мое интимное, что осияло меня! Я же с ним не говорил об этом, и он не мог знать, о чем я думал… — он лишь сбоку сидел, не видел моих глаз, лица… Передалось! Ибо это — истина. Вот, какую радость нашел я, переборов слабость, искушение Злого, что удерживало меня — не ходи, трудно, не одолеешь. Пошел, — и кончились боли, и приобщился, и такой радости, такого Светлого Праздника давно не переживал, пожалуй — что ни-когда еще не переживал! Бодрые, пошли мы в половине четвертого разговляться к Карташевым, полчаса пешком шли, а в шесть утра сели в первое метро, к восьми были в солнечном саду нашем в Севре, три часика соснули и весь день были радостны, принимали добрых людей. Такой Пасхи не упомню. Правда, и погода же… какое солнце! И сейчас спокоен, и болей почти не ощущаю, и вернулся аппетит, а то три недели не мог смотреть на еду. Нет, да разве без церкви можно! Мечтаю — дожить бы до Великого Поста, и все, все службы стоять и — жить Господом! А Великая Пятница, стихиры у Плащаницы! Да никакой Пушкин, Гете, все гении не могли бы дать — и не дали — ничего равного по силе! И это только перевод, с греческого! Займусь разработкой сего, все изучу, чтобы своим стало. Благословил Господь порадоваться.
