Делатели виноградника Христова. Клирос. Регенты. Часть 2

Начало в № 146.

Итак — снова регенты. Предлагаем интервью еще с тремя усердными делателями пучковского клироса.

Вячеслав Сердюк

— Как Вы стали регентом?

— В церковь пришел в 1990 году. Перед Пасхой 1991 г. начал петь на нашем клиросе. Зимой 1992 г., когда в храме появился второй священник, о. Леонид, увеличилось количество служб, и о. Владислав благословил Евгения Сергеевича Кустовского подыскать и обучить кого-нибудь из местных. Как он сумел обучить меня — не представляю. Устав я воспринимал достаточно бойко, а нотной грамотой не владел вовсе. Но за год Евгений Сергеевич сделал из меня вполне приличного «левохорного» регента.

Он говорил, что регент — это, во-первых, уставщик, который знает службу и ориентируется в ней «от и до»; во-вторых — музыкант; в-третьих — педагог. Так что доучиваться мне пришлось еще много лет.

Долгое время, около 20 лет, я был регентом «на стороне» — сначала в Красном, потом в Былово. Все мои певцы были профессиональными музыкантами, и приходилось им соответствовать. Хочу с благодарностью вспомнить ныне покойную Людмилу Петровну Дикунову (пела с нами в Красном) — за несколько уроков она преподала мне диезы, бемоли и другие основы нотной грамоты. Очень многим я обязан Илье Ильичу Вашеруку, замечательному музыканту и педагогу. Несколько лет он занимался со мной дирижированием, хором, сольфеджио, вокалом.

— Что для Вас самое трудное в регентстве?

— Я был очень нетерпим к любым погрешностям на службе. Если священник ошибался, я раздражался, спорил. Ошибки певцов меня выводили из себя — я не мог понять их проблем с воспроизведением церковнославянского текста. Сейчас уже снисходительно к этому отношусь.

— Это долго продолжалось?

— Первые лет 10. Но и сейчас, когда служба «подъезжает» к трудному тексту, у меня по привычке всё внутри сжимается.

— Певчие часто ошибаются? Ведь не все из них с музыкальным образованием…

— Тут важно не столько музыкальное образование, сколько регулярность посещения служб. Нужна практика. Тогда и гласы не будешь путать, и ударения.

— Расскажите про гласы. Откуда они взялись?

— Еще из античности. В те времена под гласами подразумевались лады. То, что мы сейчас называем гласами, — это просто восемь разных напевов, базовых мелодий, на которые ложатся церковные песнопения. (Точнее, по 8: тропарных, стихирных, ирмосных и прокимновых). В VIII в. Иоанн Дамаскин систематизировал гласы и ввел их в общецерковный обиход. Считается, что каждый глас имеет свой характер, настроение. Как молитва бывает покаянная, благодарственная, просительная, так и гласы имеют свои оттенки и нюансы. Например, первый глас — торжественный, третий — тревожный, воинственный, шестой — покаянный, седьмой глас — созерцательный и т. п.

— Вы готовитесь к службе каждый раз?

— Сейчас нет. Иногда возникает необходимость заглянуть в «Богослужебные указания». Что-то согласовываем со священником перед службой.

— Расскажите про клиросные (певческие, регентские) искушения.

— Те искушения, которые серьезно мешают жить, служить Богу, — они у нас обычные, человеческие. Специфически клиросные «весят» существенно меньше, по моему ощущению.

Одно из таких — торопливость. Может дойти до того, что знакомые наизусть тексты прихожане не узнают. Я это слышал даже в монастырях. Такое чаще случается не от спешки, а от какого-то азарта. Этот азарт иногда нас захватывает, и нужно себя сдерживать. Бывает и «обратный» азарт: слишком все растягивать, распевать «с выражением».

Еще искушение — когда регент недоволен качеством исполнения и начинает высказывать певчим претензии по ходу службы. Если певцы не взяли тон, не поняли жеста, это ошибка регента. И зачем «кулаками махать»? В следующий раз сделай так, чтобы тебя поняли. Не нужно выяснять отношения во время службы.

— Значит, Вы считаете, что все зависит от регента?

— Да. Я очень рад, что у нас возобновились спевки, где можно разобрать сложные места, что-то объяснить, попробовать новое.

— Удается ли певчим молиться? Ведь им приходится следить за текстом, за мелодией, за руками регента…

— Конечно. Это служение как раз располагает к молитве. Человек всем своим существом поет, обращается к Богу, молится. Но это достигается, когда свободно владеешь нотной грамотой, текстом, когда хорошо понимаешь регента. На клиросе не должно быть коллизии молитвы и работы, наша работа — это молитва.

Регенту сложней: нужно из тумбочки что-то достать, открыть, дать команду, скоординировать со священником. Но когда уже всё «на автомате», то можно вполне при этом молиться. По крайней мере, разумно, с участием души и сердца, произносить слова молитв.

— Что Вы скажете о взаимоотношениях между певчими на клиросе?

— Когда приходит новый человек, он сначала подпевает кому-то более опытному в своей партии. Ощущение примерно такое, что на тебе кто-то повис. Когда я был начинающим регентом и певцы мои были еще не сильны в обиходе, мне зачастую хотелось, чтобы вообще никого рядом не было, — проще самому спеть.

А еще бывают люди с обостренным слухом, для которых сдвиг даже на восьмую тона — уже нестерпимая фальшь, как железом по стеклу или ножом по сердцу.

— То есть это не из-за вредности характера, а правда очень тяжело?

— Да, это очень тяжело.

— Что же делать?

— Такой вот крест. Надо терпеть. Певчим «со стажем» надо помнить, что они сами были такими же какое-то время назад, на ком-то «висели». А регент должен наблюдать новичка: если нет динамики и нет желания серьезно учиться, лучше посоветовать человеку заняться чем-то другим.

— Клирос — особенное место, приближенное к алтарю. И вдруг певчие на службе начинают вольно себя вести — смеются, разговаривают… Понятно, что у них сильное напряжение, но ведь весь храм слушает их. Такая расслабленность очень удивляет. Не возникает ли у них ощущения, что они находятся где-то на верхней полочке по сравнению со всеми остальными, на особом каком-то месте?

— Нет, это простая человеческая усталость, немощь. Певцы здесь ничем не отличаются от обычных прихожан — те ведь тоже не молятся непрестанно. Мысли разбегаются то и дело. Все время пребывать в молитве трудно. Макарий Великий однажды попытался пять суток ни о чем не думать, как только о божественном. И, как сказано в Патерике, так раздражил демона, что в келье все стало дымиться и тлеть. Тогда он это дело бросил, чтобы не искушать Господа Бога своего и не требовать от естества вышеестественного. Невозможно, к сожалению, для человека, даже на 2-3 часа службы, полностью уйти в богомыслие.

— Были какие-то случаи, которые резко изменили Ваше отношение к регентству?

— Да. Я хочу вспомнить священника, уже почившего, с которым мне довелось восемь лет служить. Это отец Василий Фесюк, настоятель храма Архистратига Михаила в Былово. Он много лет был регентом, много ездил по России, Украине, Прибалтике. Батюшка хорошо понимал, что такое регентское служение, и пытался это до меня донести, подсказывал многое по репертуару и манере исполнения. Человек он был взрывного характера и многие понятия вколачивал в нас, как гвозди. Благодаря о. Василию я усвоил, в частности, что разнообразие церковной практики — это богатство Церкви. Что местные богослужебные традиции, уставные или певческие, ошибочно считать чем-то абсолютным. Где-то поют Бортнянского, Чайковского и Веделя, где-то — знаменный распев, где-то — простой партесный обиход — и это здорово! А настоящий регент, мастер своего дела, должен уметь и пробовать все.

— Какие у Вас есть пожелания клиросу?

— Ходите на спевки! Тогда все у нас получится.

Мария Фирсова

— Как ты пришла на клирос, стала регентом?

— На клирос я попала в 12 лет. В Косинской православной школе наша учительница по математике одновременно оказалась регентом. Удивительный человек — у нее был интерес ко всему, на все хватало энергии: она организовывала разные занятия, вылазки куда-то, праздники. На нее очень хотелось быть похожей. Буквально через год она ушла в монастырь и регентом пришлось стать девочке, которая была меня на два года старше. Появился у нас и еще один преподаватель, маститый московский регент: батюшка пригласил своего однокашника по Духовной семинарии. Вскоре та девочка отказалась от регентства, так как это было для нее очень тяжело. На одной из литургий поставили регентовать меня. Я тогда училась в музыкальной школе и по сольфеджио перебивалась на жалкие «тройки». Конечно, на клиросе авторитета у меня не было. Директор и учителя пытались меня поддержать, но этого было недостаточно. Однако пройденный период оказался весьма знаменательным — я поняла, что регентство мне интересно. Устава я еще не знала и последовательность службы запоминала с большим трудом. Позже я познакомилась с известным в Москве регентом Олегом Мартыновым. Он делал новые гармонизации, очень чтил Устав, традиции Церкви. Я все впитывала как губка. Он преподавал сольфеджио на регентских курсах у Кустовского. И я уже жаждала туда пойти. Весь подростковый возраст у меня пришелся на увлечение регентством — это было что-то чудесное!

Закончив 9-й класс, я поступила в Свято-Димитриевское медицинское училище. Проучилась там год и ушла, т. к. меня интересовало именно акушерское образование, а не общее сестринское. Помню: был уже конец Поста, Страстная, я вышла из училища, довольная, что не завязана на обязательствах и могу ехать, куда хочу. В этот же день я прибилась к тем, кто уже учился у Кустовского. Вольным слушателем прошла оставшуюся часть курса, а с сентября была зачислена на следующий учебный год. Этот период вспоминаю с большой благодарностью: такого счастья и радости мне не приносила никакая другая учеба, это была школа, где мне нравились все предметы и все преподаватели.

В 2003 году в Пучково проходил очередной регентский съезд. Я жила здесь неделю. Было много ярких впечатлений. Я, московская городская девочка, попала в деревню — ночью можно просто выйти погулять, посмотреть на звезды, на пруд. Тут собралась необыкновенно интересная компания: много регентов из разных мест… Потом я стала сюда возвращаться, иногда пела, регентовала. Приезжала накануне служб и оставалась ночевать у друзей.

В 2005 году я вышла замуж в Троицке и практически сразу объявила набор детского хора. Собрались совсем маленькие дети от пяти лет (Боголюбовы, Игнатенко, Карташевы, Купцовы, Лазаревы). Одновременно поступила в акушерское училище. Потом стали рождаться дети, и учеба растянулась на восемь лет. Мне уже трудно было регентовать в храме, и я в основном занималась детским хором. Мы участвовали в праздничных концертах, пели на Пасху и на Рождество. Дважды мы выступили на фестивале детских хоров воскресных школ, проходивших в Храме Христа Спасителя.

Все чаще в мой адрес звучал вопрос: «А нет ли у Вас занятий для взрослых?» Так собрался взрослый хор, часть которого — родители учеников детского хора. Образовался хор школьного храма. Люди с энтузиазмом приходят, желая делать что-то нужное: петь, служить — у них сейчас такой правильный настрой. В этом году набрали новый детский хор, но пока он еще на стадии формирования. Я собираю его после ранней службы в воскресенье. Начинать всегда трудно, всегда какие-то новые ощущения, пока мы не научимся взаимодействовать. Сейчас все меня устраивает, только приходится задаваться вопросом: правильно ли, что муж следит за детьми, пока я на службе?

— Что ты можешь сказать про искушения на клиросе?

— Больше всего меня огорчают собственные ошибки. Ведь моя регентская деятельность не была постоянной из-за маленьких детей. И если что-то идет не так, это побуждает меня усиленно молиться.

В основном хоре для меня являются искушением споры между некоторыми певчими: кто правильней поет и кто должен срочно замолчать.

— В чем это проявляется?

— Испепеляющие взгляды во время службы, да и реплики соответствующие. Что касается моего хора, то я понимаю, что у нас еще светлый период. Я здесь преподаватель, а они — ученики. Субординация работает, и мне спокойно. Делаешь замечание — никто не возмущается. Но если приходит кто-то с основного клироса, появляются попытки указывать певчим. Я стараюсь это сразу пресекать, потому что убеждена: только регент должен делать замечания. Слава Богу, в моем хоре все как раз пытаются поддержать друг друга. Я больше всего ратую за то, что на клиросе все должны друг друга любить, и мне самой пока удается не раздражаться. Мы просто учимся и просто поем. Если кто-то ошибается, то не слышит никаких обвинений в свой адрес от других певчих.

— Когда ты находишься на основном нашем клиросе, тебе никогда не хочется сделать замечание другому?

— Иногда очень хочется что-то сказать человеку, который стоит рядом и явно не дотягивает. Но обычно пальцем покажешь и этим ограничиваешься. Либо человек исправляется, либо приходится смиряться — вероятно, он просто не может пока исправить ошибку. Но если регента все устраивает, то никаких попыток поправлять друг друга со стороны певчих быть не должно.

— Как это получается, что пока люди учатся, они такие хорошие, смиренные, а когда вырастают в профессионалов, становятся другими? Это от повышенной чувствительности к «чистоте тона», от большего профессионализма?

— Где-то это привычка, где-то — гордость. Человек может привыкнуть к почти ангельскому состоянию на клиросе: «У нас так все хорошо!» Но потом начинает видеть несовершенство в том, что раньше можно было бы пропустить. Надо сохранять любовь. Я лучше потерплю фальшь — пусть мне это будет доставлять некий дискомфорт. У каждого свои слабости. Вот меня, например, огорчают те клирошане, которые не могут жить в мире с другими певчими… Это очень болезненный момент. Сложно с этим смириться. Кажется, ничего страшного не произошло, можно было бы не заметить, а получается целая разборка. Я стараюсь это гасить, потому что у меня функция другая: обучающая, требующая большого терпения. Есть ученики, которых нужно утешать, поддерживать, говорить, что все хорошо.

Нередко слышишь: «Я люблю музыку, очень люблю петь, но у меня нет данных, чтобы петь на клиросе». На деле оказывается, что данные-то есть, просто из-за того, что человек боится, он даже не пытается услышать свой голос как инструмент, который можно направить в правильное русло. Я не считаю, что это исключительный дар. Клиросное послушание и регентство — это в какой-то степени ремесло, и оно должно стать служением. Знаю много матушек, которым приходилось уезжать с батюшками в далекие деревни и с нуля петь и регентовать, и всему этому они обучаются и создают там хоры.

— Что бы ты хотела еще сказать из того, что считаешь важным?

— Мне бы хотелось, чтобы общность на клиросе расцветала! И еще, чтобы люди с маленькими детьми тоже имели возможность петь.

— И ты готова их всех учить?

— Да. Я это все время озвучиваю, это мое кредо: учить всех желающих.

Матушка Екатерина Гаджиева

— Как Вы стали регентом?

— В храм я пришла лет в 20. Тогда начались богослужения у о. Владислава в Трехсвятительском храме, и почти весь хор вместе с Евгением Сергеевичем Кустовским переместился туда. Отец Владислав постоянно призывал прихожан на клирос. Мама, которая и привела меня в храм, неоднократно мне об этом говорила, поминая мою музыкальную школу. На тот момент я очень редко ходила в храм, не знала и не понимала богослужения, и, конечно, стеснялась идти на клирос. Однажды на будничной службе на клиросе была единственная певчая, у которой к тому же возникла проблема с голосом. Она очень просила подойти помочь тех, кто «хоть как-то может петь». И я, пересилив себя, пошла. Так я, почти одновременно с Олей Захарченко и Юлей Кирилловой, попала на клирос.

Становление певчего — это очень интересный и тяжелый процесс. Сначала ничего не понимаешь. Я даже боялась смотреть в текст, не то что пытаться его прочесть. Молитв много, а мелодий определенное количество. Тексты раскладываются на мелодии (гласы) прямо по ходу службы. Нужно по руке регента спеть. Есть гласы стихирные, тропарные, для ирмосов, есть еще прокимновые (все по восемь гласов), еще подобны. Что-то запоминается лучше, что-то хуже. Как-то, когда я еще только года два пела, приехал Евгений Сергеевич и стал уверять, что из меня может получиться регент. Он встал сзади и начал дирижировать моей рукой. Но тогда я была убеждена, что никогда не смогу стать регентом. Спустя еще несколько лет почему-то иногда не оказывалось регента и мне приходилось брать на себя его обязанности, при этом я продолжала очень стесняться. Мне казалось, что я ничего не знаю, не умею, и это вообще не мое, хотя отец Леонид предлагал мне пойти учиться к Кустовскому на курсы. Но я работала, по вечерам училась в институте и никак не успевала. Потом об учебе на курсах стала говорить и Юля Кириллова. И вот пришло время, график работы стал посвободнее, и снова о. Леонид предложил пойти учиться. Одновременно грянул кризис, пришлось уйти с работы. Как только я пошла на курсы, то уже со второго-третьего месяца стала регентовать в Пучково.

— Что это за понятие такое — клиросные искушения?

— Когда я пришла на клирос, мне очень помогли Юля Суетина (была нашим регентом в то время) и Аня Павлова. Они сразу предупредили, что бывают периоды на службе (проповедь, шестопсалмие, чтение канона, Псалтири…), когда певчие начинают разговаривать, кто-то идет чаю попить, а кто-то и покурить. Никто не говорит, конечно, что это хорошо, но не нужно этим смущаться: все мы люди. Евгений Сергеевич, когда приезжал, тоже рассказывал про церковную жизнь. Поэтому, наверное, этот период неофитства у меня прошел легче.

Мне было тяжело, когда приходили петь мамочки с маленькими детьми. Это очень отвлекает, особенно когда в хоре много новичков. Сейчас уже такого нет — теперь много певчих, да и после рождения своего ребенка лояльнее начинаешь к этому относиться. Иногда бывает, кто-то что-то перепутал и начинается истерический смех, прекрасно понимаешь, что это ужасно — идет же служба — но эмоции, психика дают сбой. А то вдруг певчие очень грустные и сосредоточенные — то ли в своих мыслях, то ли еще что-то (тогда и звук получается зажатый, как из банки), и приходится людей переключить, даже просто улыбнувшись им. Помню: поем и — то ключи кто-то достает-убирает, то очки, то сумку ставят, то что-то падает... А я думаю: когда же это закончится?! Говорю: «Что вы всё шебуршите-то?» И вдруг все как-то сами поняли всё — и наступила тишина. И непонятно, что это было. Искушения — от искусителя, он пытается все расстроить. А мы поддаемся.

— Еще какие проблемы?

На будничных службах хор маленький, а на праздничных людей много, и тогда можно переставить певчих так, чтобы минимизировать вокальные недостатки. Необходимо умение петь в большом хоре, чтобы голоса сливались. Иногда певчему кажется, что он знает, как надо спеть, а потом оказывается, что его голос слишком выделяется. Он старается всех перепеть, а нужно подстраиваться друг под друга. Регенты тоже разные, и певчим под каждого надо подстраиваться.

Когда мы были моложе, то чаще встречались, вместе отмечали дни рождения, именины и т. п. Сейчас этого нет. Может, клирошанам не хватает общения именно друг с другом и поэтому так страдает дисциплина на клиросе.

Нам очень недостает мужских голосов. Мы повесили объявление в храме, а за полгода не пришло ни одного мужчины, только несколько женщин.

— Что еще должен уметь регент?

— Кроме музыкальных данных нужно иметь определенные свойства характера: готовность вести за собой и понимание, что у тебя самая большая ответственность, гораздо больше, чем у певчего. Если мы не так поем, то сбиваем с молитвы прихожан и алтарь. Нужно организовывать спевки, быть готовым к тому, что люди скажут: «А я не приду. А я не могу. А я заболел. А мне надоело. А у меня много дел...» Хотелось бы, чтобы певчие были добрыми и готовыми на жертву. Нужно, чтобы они понимали, что если ты певчий, ты уже не должен себе позволять каких-то поступков. Вечер субботы и утро воскресенья — главные службы, и на эти службы уж обязательно надо идти, если нет каких-то особенных препятствий-обстоятельств. Часто по своей старой памяти, доцерковной, человек воспринимает субботу и воскресенье как выходные, и хочется поспать подольше, а тут вдруг с утра служба.

Когда я пыталась в октябре 2015 г. организовать спевки, то получилось, что нет такого времени, чтобы хотя бы большая часть певчих могла прийти одновременно. Я не знала, как выйти из этого положения. Но Господь неожиданно и скоро все устроил, и время нашлось! Нужны регулярные спевки, чтобы мы успевали не только ноты «поковырять», но и голоса выстраивать, вникать в тексты.

Иногда бывает, что на спевке хорошо спели, а на службе ничего не вышло. А бывает наоборот. Сейчас я уже стараюсь не мерить всех по себе, понимаю, что люди все разные. И если мне показалось, что человек не постарался, не факт, что это действительно так. Может быть, человек плохо себя чувствует, а может быть, для него это «потолок». Есть вещи, которые я сама делаю хуже других.

— Когда перед женщиной встает выбор: семья или работа, то почти однозначно все склоняются к тому, что важнее семья. А если речь идет о служении в Церкви?

— По-разному складывается. Пока дети маленькие, такой выбор непрост. Иногда приходится искать няню на время службы. Хорошо, если муж относится с пониманием. Сложно говорить за те семьи, где много детей или нет взаимного согласия в этом вопросе. Клирос — это особый жизненный путь. Ты должен не только своей семье, ты еще себя должен отдать служению. Но все-таки и благодать тоже есть. Есть труд, и есть награда. Как говорил Евгений Сергеевич: «Регент — это тот, кто не может не служить».

Беседовала Вера Данилина